Приходит человек. Красивый, ухоженный, тонкий, с юмором. Живой. Улыбается. Даже смеется.
Только все это все внутри ледяного куба или шара, или, скажем, параллелепипеда.
Свобода движений у всех разная. Кто-то просто как муха в янтаре в этом льду. А кто-то удобно устроился, вытоптал там себе уютную берлогу, как белая медведица. И даже может там пританцовывать.
Холод помогает сохранить молодость вне зависимости от возраста. Румянец на щеках здоровый, глаза блестят.
Вообще - очень красиво со стороны.
Говорит человек примерно следующее: «Не знаю, что со мной не так. Никто никогда меня не любил, а очень хочется. Очень хочется тепла, а кругом - ледяная пустыня».
Ты такая сидишь, озадаченная. Аккуратно как-нибудь выясняешь, знает ли человек про свой ледяной домик.
Некоторые даже не подозревают. Вообще. Особенно те, кто уютно устроился, у кого есть метр на метр свободного ото льда пространства. Значит, тебе нужно время, чтобы человек вот эту штуку обнаружил.
Поначалу боишься. Ну, думаешь, каково это человеку? Обнаружить себя закованной в лед? Без всякого контакта с реальностью.
Но с годами понимаешь: этого бояться не надо. Не так это страшно для человека, который чудом еще сам не превратился в лед. «Лед? В самом деле? — слегка удивляется он. — А я-то думаю, почему мне так холодно. Ну - прекрасно. Даже, может быть, неплохо. Потому что ведь никто все равно меня не любит».
И ты говоришь: «Но все-таки вы ведь хотите тепла?»
И человек говорит: «Ну да, хочу»
Ну тогда, говоришь, ты, придется вот с этой ледяной штукой что-то делать.
Человек далеко не сразу соглашается.
«А что, — говорит, — вот так просто нельзя? Обязательно выбираться? Ну, потому что я тут привык, отсюда все так хорошо видно. И потом - тут не больно. Правда-правда. Я почти, например, не плачу, потому что почти ничего не чувствую. Ну разве только иногда, когда очень-очень кто-нибудь обидит. А так - совсем не больно. Вы мне верите?».
И ты говоришь: «Нет, ну вы же умный человек. Как это возможно? Чтобы оставаться во льду. Но чтобы было тепло?»
«Ну хорошо, — говорит, клиент. — давайте что-нибудь делать».
И ты берешь такую детскую лопаточку и начинаешь этой лопаточной аккуратно лед крошить, ковырять, тихонько долбить.
Клиент иногда: «Что это вы такое делаете? Почему так долго?»
Ты в ответ: «Работаю. Если хочешь быстрее, на вот тебе лопаточку. Тоже ковыряй, кроши, долби».
Человек сначала даже обижается: буду я за вас вашу работу делать?
А ты ему: «Это такая работа. Пятьдесят на пятьдесят. Иначе ничего не получится».
А он ничего, ковыряет, как миленький.
И вот вы прокопали, продолбили, прорыли туннельчик, как дети в снежный крепостях.
Ты прикладываешь к своем концу туннеля губы и говоришь:
«Я тут» — И дуешь в туннель теплым воздухом. Аккуратно дуешь.
А там, внутри, тишина. Ты аккуратно, чтобы не все сразу, дуешь еще раз, и еще, раз и еще раз.
А там, внутри, к этому моменту нет уже никакого взрослого человека. Есть кто-то совсем другой, иногда совсем маленький, иногда постарше. Ему очень больно, потому что от твоего теплого воздуха лед начинает таять, заморозка начинает отходить. Больно.
— Господи, — говорит человек, — ну зачем я в это ввязался? Жил бы себе сейчас и жил.
И злится на тебя, обижается за то, что ты как будто бы его втянул в это дело. Или злится, что плохо ты его размораживаешь, не быстро.
А потом однажды говорит: «Я сегодня понял, что никого никогда не любил. Потому что сердце мое было во льду».

Но, конечно, последнее — это я уж размечталась. Это он, этот человек, конечно, говорит уже не тебе. Иногда тебе вообще ничего не говорит.
Тебе остается лужица талого льда. И вечный, никогда не прекращающийся апрель.